Читать книгу "Жаркая осень 1904 года  - Александр Харников"

– Ваше превосходительство, – пробормотал он, – я полагаю, что мы, немцы, должны держаться вместе, чтобы нас не разгромили поодиночке наши противники. Мы же были всегда так дружны…

Я усмехнулся. Мне вдруг вспомнился 1866 год, поля Богемии, и австрийские солдаты, драпающие от прусских полков, ведомых гениальным Мольтке-старшим. Я был тогда рядовым прусским гренадером и сражался против лживых и трусливых австрийцев, один из которых сейчас стоит напротив меня.

– Господин барон, – сказал я, – я полагаю, что ваше правительство даст исчерпывающие разъяснения по поводу состоявшихся в Шёнбрунне контактов, направленных против Континентального Альянса. Даже в суде обвиняемый имеет право на последнее слово. Мы ждем ваших разъяснений. На этом наш разговор, барон, закончен. Я вас больше не задерживаю.

Через силу сделав мне легкий поклон, фон Эренталь покинул мой кабинет. Я же снова нажал на кнопку прибора и еще раз до конца прослушал всю беседу между императором Францем-Иосифом, британцем Эдуардом Греем и турком Мехмедом Саид-пашой. У меня сложилось впечатление, что ни один из участников этой беседы не желал открытого столкновения с Россией. Еще свеж был печальный пример Японии, которая рискнула вступить в схватку с русским медведем и в мгновение ока оказалась повержена им.

Нет, британцы, а также примкнувшие к ним турки и австрийцы будут тайно вредить Континентальному Альянсу, и этот момент следует всегда иметь в виду. Я сделал пометку в своей рабочей тетради – необходимо переговорить на эту тему с императором Вильгельмом и, если понадобится, связаться с русским «великим инквизитором» – главой грозного ГУГБ господином Тамбовцевым. Ведь именно его человек сумел записать разговор в Шёнбруннском дворце. Как он это сумел – для меня загадка. Впрочем, не только для меня.

13 января 1905 года (31 декабря 1904 года), утро.

Санкт-Петербург. Зимний дворец.

Готическая библиотека.

Константин Эдуардович Циолковский,

ученый-самоучка, изобретатель,

школьный учитель и основоположник

теоретической космонавтики

Даже попав в святая святых российской власти, в Готическую библиотеку Зимнего дворца, Константин Эдуардович никак не мог успокоиться и прийти в себя. Почти всю свою жизнь он провел как непризнанный гений, на изобретения и научные идеи которого российский и мировой научный мир не обращал внимания. Все свои модели, приборы и инструменты основоположник теоретической космонавтики приобретал и заказывал за свои деньги. За счет собственных средств издавались и его научные работы. Поэтому приглашение на аудиенцию к императору стало для Циолковского настоящим шоком. На него, учителя арифметики, геометрии и физики в Калужском уездном и епархиальном женском училищах, обратил внимание сам государь-император.

Прочитав первую часть его этапной работы «Исследование мировых пространств реактивными приборами», император Михаил с крайне вежливым молодым человеком прислал калужскому гению хвалебное и ободряющее письмо, чек на десять тысяч рублей, билеты до Санкт-Петербурга и обратно, а также приглашение на аудиенцию в Зимний дворец. В письме императора было написано, что Константин Циолковский делает очень важное для империи дело, имеющее огромное оборонное и экономическое значение, и очень плохо, что делает он его за счет своего, не такого уж большого жалованья учителя. Там же было сказано, что прилагаемые к письму десять тысяч рублей – это не пособие, выделенное на научные работы, а всего лишь компенсация ранее понесенных господином Циолковским затрат. Непосредственно на науку деньги будут даны в куда большем объеме, но после того, как император лично переговорит с гениальным изобретателем.

Шок и трепет прошел по Калуге, когда стало известно об императорском письме. Нет, как бы там ни повернулось, но прежней жизни здесь у господина Циолковского больше не будет. Одни знакомые и соседи преисполнились к восходящей звезде российской науки почтения, другие же, ровно на тех же основаниях, затаили на него зависть и злобу. Да как он смел, такой-сякой, достигнуть успеха своим трудом и талантом, когда им ничего подобное не светит. Ату его, ату. Впрочем, мнения ни тех, ни других не имели никакого значения, потому что незадолго до конца 1904 года (по юлианскому календарю) Константин Циолковский отправился в Москву, где вечером тридцатого числа на Николаевском вокзале сел в поезд, следовавший в Петербург.

Одна ночь, и вот он и его сопровождающий сошли с поезда на Николаевском вокзале столицы. Константин Эдуардович нервно сжимает саквояж и оглядывается по сторонам. Если двенадцать лет назад после маленького Боровска ему показалась огромной губернская Калуга, то что уже говорить о Санкт-Петербурге, не идущем ни в какое сравнение с сонной купеческой Москвой. У здания вокзала их ждет карета на полозьях, которая с ветерком довезла Константина Эдуардовича до Зимнего дворца. Там сопровождающий откланялся, передав господина Циолковского в руки императорского адъютанта. И вот, через десять минут он стоит у самого главного кабинета России, в котором его ждет Хозяин земли Русской. Хозяин не в смысле владельца, а в смысле того, кто должен навести порядок, благоустроить и украсить родную землю, чего не смог сделать его старший брат, который, называя себя Хозяином, как раз декларировал право своей собственности, а не меру ответственности.

И хоть портреты нового императора вот уже больше полугода висели во всех присутственных местах, живой император Михаил Александрович отличался от своих официальных изображений. С первого взгляда он показался Циолковскому похожим на большого поджарого хищного зверя, который изучает свою жертву парой выпуклых, чуть белесых глаз. Потом это наваждение прошло, но у Циолковского осталось впечатление, что на сидящем перед ним человеке лежит какая-то мистическая печать силы, придающая ему иногда сверхъестественные ум и проницательность.

«Совсем молодой человек, – подумал изобретатель, – всего двадцать шесть лет. И откуда в нем такая прозорливость, которая позволяет ему видеть то, что недоступно зрению остальных?»

– Добрый день, ваше императорское величество, – поклонился он императору, – вы пригласили меня, и я приехал.

Сказав это, Циолковский достал из нагрудного кармана слуховую трубку, ибо после перенесенной в детстве скарлатины был несколько глуховат, и приготовился выслушать ответ императора Михаила. Тот, конечно же, был осведомлен о проблемах, которые Циолковский испытывает со слухом, и отнесся к его жесту вполне доброжелательно.

– Добрый день, Константин Эдуардович, присаживайтесь, – кивнул он гостю, указывая при этом на кресло, стоящее напротив его стола, – надеюсь, что ваше путешествие было легким и приятным?

– Грех жаловаться, ваше императорское величество, – кивнул Циолковский, примостившись на краешке кресла, – добрался я до Петербурга вполне благополучно. Вы написали, что вас заинтересовала моя теория исследования межпланетных пространств реактивными приборами?

– Да, – стараясь говорить погромче, подтвердил император, – но не только она. Также нас интересуют ваши работы в области аэродинамики и прочих смежных наук. Должен сказать, например, что вы совсем не одиноки в области дирижаблестроения. Граф Цеппелин, которому мы поручили построить четыре больших дирижабля для исследования Сибири, тоже использует для своих аппаратов жесткую схему. Только он считает, что пока преждевременно использовать металлическую оболочку. Ведь для этого нужны материалы и сплавы с совершенно новыми свойствами, которые бы сочетали в себе малый вес и прочность, как у лучших марок стали.